Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук

10

Утро не принесло облегчения, я поднялся с дикой головной болью — то ли переволновался вчера (а несуразный сон добавил волнений), то ли просто голова разболелась на перемену погоды — подобное регулярно наблюдалось у меня с детства. Я выпил таблетку обезболивающего и завалился обратно в постель, но тут же возвратились вчерашние страхи: что делать? что делать?! Что за нелепая ирония? Неужели мне по судьбе уготовано умереть, не дожив даже до тридцати? Но ведь я еще только начинаю жить, еще так молод, еще ничего стоящего в жизни не сделал, не успел даже осмыслить ее! Что за жестокость! Какая несправедливость!

Я был подавлен: если на самом деле я был целью вчерашних нападавших, вряд ли они успокоятся, разыщут меня во что бы то ни стало. Не сегодня, так завтра. Встретятся на пути рано или поздно.

Я места себе не находил, включил телевизор, чтобы хоть как-то отвлечься, но происходящее на экране ничем не задевало и не отвлекало. Я успокаивал себя, как мог, но тревога не покидала меня ни на минуту. Надо было бы и к родителям в обед дойти — я обещал, — но как выйти из подъезда и пройти по сути полквартала по центру города? Одна надежда, что мои вчерашние преследователи еще отсыпаются. Я поем у родителей, а оттуда заскочу к Баскакову, может, тот рассеет мои опасения или хоть посоветует, как поступить, я ведь не такая уж значимая фигура, чтобы мстить мне за какой-то мелкий проступок. Дурак просто: не понимает, что творит. Дуракам на Руси многое прощается…

Около десяти в дверь поскреблась соседка:

— Дима, ты дома? Слышу, телевизор работает. Была сейчас на рынке. Что творится — не поверишь! Женщины говорят, ранним утром прямо у подъезда на квартале наших «мафиози» расстреляли из автоматов. Подробностей не знаю, но, видно, все более чем серьезно: никто, говорят, не выжил.

Я опешил. Городскими «мафиози» считались местные блатные. Кого конкретно застрелили утром? И кто застрелил — свои или чужие? Сон в руку?

— Конечно, они надоели всем, никто для них не указ, они и с милицией «вась-вась», — продолжала лепетать Павловна. Подруга ее, медсестра в горбольнице, рассказывала, что как-то подрезали одного из ихних, так они, не смотри, что ночь, приехали на дом к хирургу, вытащили его из постели, отвезли в больницу и заставили чуть ли не под дулами пистолетов срочно зашивать рану своему дружку. Хирург и сказать ничего не мог — самого бы покалечили или его жену и дочь. Они всегда чувствовали себя в городе хозяевами. Пока не сталкиваешься с этим, не знаешь, что вокруг творится, кажется, жизнь нормальная, обыкновенная; про другую сторону, изнанку ее, даже не догадываешься, потом удивляешься: это все у нас происходит или люди выдумывают? А когда поймешь, что не выдумывают, что на самом деле они и стреляют, и режут, и прижигают утюгами, чтобы все по-ихнему было — становится страшно: в какое время мы живем?

Я согласился с Павловной. Действительно, пока не видишь всей грязи, кажется, жизнь как жизнь и солнце светит. Но стоит только соприкоснуться с ней, другой стороной жизни, привычное рушится на глазах, и ты уже совершенно не понимаешь, в каком мире живешь.

— Ладно, Павловна, — засуетился я сразу. — Вечером расскажете подробнее, мне еще к родителям заскочить надо, не обижайтесь. — Я стал спешно натягивать теплый свитер, брюки прямо на трико. — До вечера, Павловна, до вечера! — настойчиво проводил я соседку до выхода.

Коротким путем, через подворотни я помчался на Театральную, где проживал Баскаков. Может, тот что знает о произошедшем? Но у Баскакова, однако, никого не оказалось. Я долго давил кнопку звонка, никто не вышел. Позвонил соседям, те тоже не открыли. Странно было как-то. Я надеялся, что с Баскаковым ничего плохого не случилось, что Женька, может, просто отлучился куда.

Недавно вернувшаяся с рынка мама, новость Павловны не только подтвердила, но и уточнила: на самом деле утром прямо у своего подъезда из автоматов расстреляли главаря местной группировки, того самого Седого, которого я видел на тренировке в училище, с ним еще двоих или троих сопровождающих. Большинство думает, что это криминальные разборки, но некоторые сомневаются, считают, что бандитов таким образом вычищает власть — простому люду разобраться в происходящем просто нереально.

Я быстро похлебал родительского борща и опять рванул на Театральную. Результат тот же: Женьки дома нет.

Я вернулся домой и на плечах своих внес в квартиру новую тревогу.

Когда вечером ко мне опять заглянула Павловна, я выглядел хуже некуда: ни на чем не мог сосредоточиться, суетился, хватался за все подряд, не мог усидеть на месте. И когда понял, что соседке к утренней новости добавить нечего, стал настойчиво ее выпроваживать, ссылаясь на усталость и головную боль. Без обид, просто хочется побыть одному.

Павловна сильно препираться не стала: она все понимает, она понятливая; бросила «выздоравливай» и безропотно покинула мое холостяцкое убежище. Уже легче, но как пережить предстоящую ночь?

Однако ночью я, на удивление, спал, как младенец, и, несмотря на все опасения, ни в этот день, ни в последующие ко мне никто не наведывался, меня не искали. То ли все криминалы затаились, то ли подались в бега, но факт оставался фактом — меня не беспокоили. Я решился даже в четверг вечером заглянуть в училище — авось Баскаков там, — но дверь спортзала оказалась запертой, а в качалке — полная темнота. Выходит, дружки Баскакова больше в училище не появлялись, значит, и мне здесь делать нечего.

На похороны Седого собралось, казалось, полгорода. Большинство из провожающих — любопытные. Всем было интересно: неужели на самом деле в нашем небольшом провинциальном городке жил авторитет, который держал в страхе треть своей и часть соседних областей? Сколоченная им группировка занималась вымогательствами, крышеванием предпринимателей, отжимом